Талейран, Буше, Бернадот в одном
лице.
А. Сорель
Получив согласие наследника, Пален начинает действовать.
1 ноября 1800 года вышел указ, в котором говорилось: «Всем выбывшим
из службы воинской в отставку или исключенным, кроме тех, которые по
сентенциям военного суда выбыли, паки вступать в оную с тем, чтобы таковые
явились в Санкт-Петербург для личного представления императору». В этот же
день царская милость была распространена и на статских чиновников. В
столицу потянулись толпы обиженных и уволенных — весть об указе быстро
распространилась в дальних краях. «Можно представить, — писал современник,
— какая явилась толпа этих несчастных. Первые были приняты на службу без
разбора, но вскоре число их возросло до такой степени, что Павел не знал,
что с ними делать. Тем, кому не нашлось места, оседали в столице, надеясь
на лучшие времена, или возвращались назад, обиженные вдвойне, потеряв
немалые суммы на проезд».
Рассказывая Ланжерону о своей «дьявольской проделке», автор указа
Пален был предельно откровенен: «Я обеспечил себе два важных пункта: 1)
заполучил Беннигсена и Зубовых, необходимых мне, и 2) еще усилил общее
ожесточение против императора. Вскоре ему опротивела эта толпа
прибывающих, он перестал принимать их, затем стал просто гнать и тем нажил
себе непримиримых врагов в лице этих несчастных, снова лишенных всякой
надежды и осужденных умирать с голоду у ворот Петербурга». «Какая адская
махинация», — комментирует Ланжерон свою собственную запись.
Трудно, казалось бы, обмануть такого человека, как Павел. Нет, легко,
потому что как истинному рыцарю свойственны были ему и детская
доверчивость, простодушие детское.
Правда и то, что Павлу Петровичу предсказали, что если он первые
четыре года своего царствования проведет счастливо, то ему больше нечего
будет опасаться и остальная жизнь его будет увенчана славой и счастьем.
«Он так твердо поверил этому предсказанию, — пишет современник, — что
по прошествии этого срока издал указ, в котором благодарил своих добрых
подданных за проявленную ими верность, и, чтобы доказать свою
благодарность, объявил помилование всем».
Приятель фон Палена 55-летний генерал Беннигсен, уроженец Ганновера,
подозреваемый в проанглийских настроениях, был уволен в отставку и
проживал безвыездно в своем литовском имении. Он опасался появляться в
обеих столицах, чтобы не оказаться в местах более отдаленных. Зная
решительность и смелость генерала, Пален намечает его на главную роль.
«Длинным Кассиусом» назовет Беннигсена великий Гёте. «Граф Беннигсен, —
пишет княгиня Ливен, — был длинный, сухой, накрахмаленный и важный, словно
статуя командора из Дон-Жуана».
Пален пригласил Беннигсена приехать в Петербург, но он отказался, и
тогда, сославшись на указ, Пален начал бомбардировать письмами упрямого
ганноверца. С большой неохотой собрался тот в столицу, еще не догадываясь
о предназначавшейся ему роли. «Я приехал в Петербург, и сначала Павел
принял меня очень хорошо, — вспоминает Беннигсен, — затем проявил
холодность и перестал замечать. Я отправился к Палену и сказал ему, что
хочу скорее уехать, случилось то, что я и предвидел. Пален потребовал,
чтобы я потерпел некоторое время...»
Братья же Зубовы, сославшись на указ, в числе первых просились на
«верноподданническую службу». И Павел, забыв старые обиды, простил их.
Платон Зубов назначается директором 1-го кадетского корпуса, Николай —
шефом Сумского гусарского полка, Валериан — директором 2-го кадетского
корпуса. Датский посол Розенкранц писал в Копенгаген: «Князь Платон
встречен государем хорошо, Николая Зубова постоянно приглашают во дворец —
государь расположен к нему». Павел расположен к человеку, который первый
сообщил ему об апоплексическом ударе Екатерины II и первым нанесет удар в
роковую ночь.
Комментируя стремление фон Палена заполучить братьев Зубовых,
Ланжерон замечает: «Насчет Беннигсена и Валериана Зубова Пален прав,
Николай же был бык, который мог быть отважным в пьяном виде, но не иначе,
а Платон Зубов был самым трусливым и низким из людей».
Заполучив Зубовых и Беннигсена, Пален сумел привлечь на свою сторону
и любимца императора графа Кутайсова, бывшего его камердинера. Этот
турчонок мальчиком был взят в плен в сражении под Анапой и с малых лет
воспитывался при дворе великого князя. Теперь, когда Кутайсов достиг
высокого положения, Платон Зубов сватается к его дочери. Безродному отцу
лестно породниться с такой знатной фамилией, и он попадает под влияние
заговорщиков.
В декабре началась вербовка гвардейских офицеров — выбирали наиболее
обиженных и озлобленных. Обеды и пирушки идут чередой, благо был повод —
прибытие шведского короля. Прощупывая тех, кто «молчит и действует», Пален
готовит недовольных для исполнения замысла. Полковник конной гвардии
Саблуков рассказывает: «Зимой 1800 года... мы слышали, что у некоторых
генералов — Талызина, двух Ушаковых, Депрерадовича и других — бывают
частые интимные сборища, устраиваются пирушки для избранного круга,
которые длятся за полночь, и что бывший полковник Хитрово, прекрасный и
умный человек, но настоящий распутник, близкий к Константину, также
устраивает маленькие «рауты» близ самого Михайловского замка. Все эти
новости... показывают нам, что в Петербурге происходит что-то
необыкновенное, тем более что патрули и рунды около Михайловского замка
всегда были наготове».
Николай Андреевич Саблуков — одна из наиболее ярких личностей в
русской истории. Выросший в богатой и знатной семье, получив блестящее
европейское образование, он отличался благородством и высочайшими
понятиями о чести. Чувство чести было опорой его жизни.
Саблуков был одним из редких людей, способных преодолеть обиду,
пристрастия, симпатии и антипатии, оставаясь скромным человеком —
благодарным слушателем и столь же благодарным наблюдателем. Он сумел
разглядеть в Павле I много хорошего, как бы задушенного злым. Зная
обстоятельства его жизни, сформировавшие дурные наклонности, Саблуков
относился к Павлу с участием и беспристрастностью, охраняя свою честь и
верность присяге. И грозный император, также человек чести, обладавший
высокими нравственными качествами, оценил «неподкупную верность
порядочного человека» — в 1799 году 23-летний подпоручик производится в
полковники конногвардейского полка.
После переворота 11 марта перед генерал-майором Саблуковым
открывается блестящая карьера, но, потрясенный увиденным, не желая иметь
ничего общего с людьми, запятнанными кровью императора, он подает в
отставку и уезжает в Англию.
В 1806 году он возвращается в Россию, служит три года по морскому
ведомству и вновь уезжает в Англию, где нашел вторую родину. Узнав о
нашествии Наполеона, Саблуков спешит в Россию и, «защитив отечество»,
возвращается в Лондон. Замечательный человек и патриот скончался в 1848
году, а в 1865 году увидели свет в английском журнале его интереснейшие
записки — объективное свидетельство прошлого, показания очевидца многих
исторических событий. Написанные живо, литературным языком, человеком
просвещенным и гуманным, записки отличаются благородной прямотой и
искренностью.
«При описании этих событий мною руководит искреннее желание сказать
правду, одну только правду, — писал Николай Андреевич. — Тем не менее я
буду просить читателя строго различать то, что я лично видел и слышал, от
тех фактов, которые мне были сообщены другими лицами и о которых я по
необходимости должен упоминать для полноты рассказа...
Я сам был очевидцем главнейших событий, происходивших в царствование
императора Павла I. Во все это время я состоял при дворе этого государя и
имел полную возможность узнать все, что там происходит, не говоря уже о
том, что я лично был знаком с самим императором и со всеми членами
императорского дома, равно как и со всеми влиятельными личностями того
времени. Все это, вместе взятое, и побудило меня записать все то, что я
помню о событиях этой знаменательной эпохи, в надежде, что таким образом,
быть может, прольется новый свет на характер Павла I, человека, во всяком
случае, незаурядного».
Догадываясь о существовании заговора, Саблуков решил обратиться за
советом к своему другу, известному художнику, философу и поэту итальянцу
Сальваторе Тончи. «Он сразу же разрешил мое недоумение, — пишет Саблуков,
— сказав следующее: «Будь верен своему государю и действуй твердо и
добросовестно; но так как ты, с одной стороны, не в силах изменить
странного поведения императора, ни удержать, с другой стороны, намерений
народа, каковы бы они ни были, то тебе надлежит держаться в разговорах
того строгого и благоразумного тона, в силу которого никто бы не осмелился
подойти к тебе с какими бы то ни было секретными предложениями...» Я всеми
силами старался следовать этому совету, и благодаря ему мне удалось
остаться в стороне от ужасных событий».
Решив проверить свои подозрения, Саблуков на одном из обедов у Палена
резко выразился об императоре. «Граф посмотрел мне пристально в глаза, —
пишет он, — и сказал: «...тот, кто болтает, и смельчак, кто действует».
Впоследствии Пален позаботился о том, чтобы полковник Саблуков в
решающую минуту был удален из дворца.
— Я вас боялся больше, чем целого гарнизона, — сказал он Саблукову на
следующий после переворота день.
— И вы были правы, — ответил тот.
В конце ноября, когда Панин был уже отставлен, а Зубовы еще не
прибыли, произошло событие, которое чуть было не перечеркнуло все планы
заговорщиков. Заболел командующий флотом Кушелев, и докладчиком по морским
делам стал адмирал де Рибас, один из первых заговорщиков: «Ловкость
докладчика, его уверенность в счастливом исходе войны с Англией и
сделанные им предположения об обороне Кронштадта очень понравились Павлу;
и он тотчас же начал оказывать ему благоволение; говорили, что коварный
Рибас, польщенный этим, думал уже открыть императору планы заговорщиков»,
— свидетельствует Е. С. Шумигорский.
Но буквально через несколько дней, 2 декабря, де Рибас неожиданно
скончался на пятидесятом году жизни. «Есть известие, — сообщает
Шумигорский, — что Рибасу было подано «по ошибке» вредное лекарство и
Пален неотлучно находился при умирающем, чтобы не дать ему проговориться
даже на исповеди».
Добившись согласия Александра, фон Пален, поистине великий мастер
интриг, действует решительно и умело. Он знает каждый шаг императора, и
ему удается внушить Павлу недоверие к сыновьям и к императрице. Вместе с
тем новоявленный Яго угрожает сыну ссылкой, а императрице — заточением в
монастырь.
«...Павла стали преследовать тысячи подозрений: ему казалось, что его
сыновья недостаточно ему преданы, что его жена желает царствовать вместо
него, — пишет Чарторыйский. — Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие
к императрице и к его старым слугам». Фон Палену удается привлечь на свою
сторону командира Семеновского полка Л. И. Депрерадовича и шефа
кавалергардского полка Ф. П. Уварова, любимца Павла, сделавшего ставку на
его сына.
Полным ходом идет вербовка гвардейских офицеров. Правда, они не
посвящены в тайну заговора, их отбирают по степени недовольства
императором и верности наследнику. День переворота еще не назначен —
необходимо завербовать достаточное количество преданных исполнителей и
получить окончательное согласие Александра. Но для себя Пален уже наметил
срок — конец марта!
26 февраля «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили о двух отъездах.
Один — свершившийся графа Ростопчина, другой — предстоящий «действительной
камергерши Ольги Александровы Жеребцовой с дочерью и племянницей в
Берлин».
Родная сестра Платона Зубова едет за границу, чтобы подготовить
прибежище для братьев в случае провала. Из Берлина Жеребцова намеревалась
выехать в Лондон для встречи с сэром Уитвортом.
«Госпожа Жеребцова предсказала печальное событие 11-го марта в
Берлине, за несколько дней до смерти императора, и, как только узнала о
совершившемся факте, отправилась тотчас в Англию навестить своего старого
друга лорда Уитворта», — пишет Н. Саблуков.
Историк Е. С. Шумигорский: «В Лондоне не только знали о готовящемся
заговоре на жизнь императора Павла, но даже способствовали успеху заговора
деньгами». Ссылаясь на свидетельство князя Лопухина, сестра которого была
замужем за сыном Жеребцовой, Шумигорский пишет, что она, прибыв в Лондон,
получила там два миллиона рублей для раздачи заговорщикам, но присвоила их
себе. «Спрашивается, — восклицает историк, — какие же суммы были
переведены в Россию ранее?»
...«Как ни старались скрыть все нити заговора, но генерал-прокурор
Обольянинов, по-видимому, заподозрил что-то, — рассказывал фон Пален
своему земляку барону Гейкингу. — Он косвенным путем уведомил государя,
который заговорил об этом со своим любимцем Кутайсовым, но последний
уверял, что это просто коварный донос, пущенный кем-нибудь, чтобы
выслужиться».
Подозрения Павла падают на императрицу и старших сыновей. Пален, не
спускавший глаз с императора, всячески подогревает и поддерживает эти
подозрения.
Боясь быть отравленным, Павел заменяет кухарку, усиливает охрану и
почти никого не принимает. «Государь уже редко проходил в церковь через
наружные комнаты, — писал И. Дмитриев. — Строгость полиции была удвоена».
В эти дни А. Кочубей жаловался графу Воронцову: «Страх, в котором все
мы живем, неописуем. Люди боятся своей собственной тени. Все дрожат.
Доносы дело обычное: верны они или не верны, но верят всему. Всеми
овладела глубокая тоска. Люди уже не знают, что такое удовольствие...
Стараются открыть заговор, которого не существует... Не знаю, к чему это
приведет».
Стравливая охотников и жертву, фон Пален искусно управляет слухами.
Тревожная, беспокойная обстановка способствует успеху заговорщиков, и это
прекрасно понимает «лифляндский визирь», который держит в своих руках все
нити заговора.
Заговорщики забрали в свои руки такую власть, что могли запугать
всех, кто с ними был несогласен. По столице распространяются ложные слухи
и анекдоты, дискредитирующие императора, — насколько они были сильны,
можно судить по их долгой жизни. Особенно широко пользовались тем, что,
выполняя приказы императора, доводили их до абсурда и тем самым как бы
подтверждали распускаемые ими же слухи о том, что «император поврежден».
«Любопытно отметить, что самое спокойное время в столице было в
сентябре и октябре 1800 года, когда граф Пален был назначен командовать
армией на русской границе, а должность петербургского военного губернатора
исполнял генерал Свечин. Именем государя правил фон Пален, поставивший
своей целью усилить общее ожесточение против императора», — делает вывод
хорошо осведомленный современник.
И вдруг 5 марта он попадает в немилость. «Вторник, 5 марта. Граф
Пален отстранен от двора, жена его также отослана со своим экипажем
обратно», — записал в дневнике Гёте.
Очевидец событий, Коцебу: «Павел рассердился и не только дал
почувствовать графу Палену свое неудовольствие, но даже оскорбил его в
том, что было ему всего дороже: когда супруга графа, первая статс-дама,
приехала ко двору, ей только тут объявлено было, что она должна вернуться
домой и более не являться».
Головина вспомнит, что «6 марта Беннигсен пришел утром к мужу, чтобы
переговорить с ним о важном деле». Разговор не состоялся, но Головина была
уверена, что Беннигсен мог бы открыть заговор.
Не исключено, что, узнав о немилости, постигшей Палена, Беннигсен
приходил к Головину, чтобы прозондировать почву и, может быть,
подобру-поздорову уехать из города, где он «без толку сидел уже два
месяца».
По городу поползли слухи. Говорили об изменениях в императорской
фамилии, о массовых арестах офицеров.
Приезд в Петербург тринадцатилетнего племянника Марии Федоровны
принца Евгения Вюртембергского неожиданно был отмечен пышной и
торжественной встречей. Удивленная этим тетушка была явно смущена, но
предупредила племянника, что «здесь не Карлсруэ и следует помалкивать».
Удивлен был и воспитатель принца генерал Дибич, которому император
сказал, что он «сделает для принца нечто такое, что всем-всем заткнет рот
и утрет носы». Видимо, он уже принял какое-то решение — 8 марта Павел
говорит Кутайсову: «Подожди еще пять дней, и ты увидишь великие дела».
Только в 1811 году, посетив Россию, Евгений Вюртембергский узнал, что
Павел I прочил его в мужья своей дочери Екатерине.
«...Меня заверили, — вспоминал принц, — будто Павел I предназначал
меня в мужья своей дочери великой княжны Екатерины и с этим связывал
определенные намерения. Все эти утверждения, впрочем, не основываются ни
на каком письменном документе, и обо всем судили понаслышке».
«Определенные намерения» состояли в том, что император хотел
назначить принца наследником российского престола!
Текст книги публикуется по изданию Оболенский Г. Л. Император Павел I: Исторический роман; Карнович Е. П. Мальтийские рыцари в России: Историческая повесть. — М.: Дрофа, 1995 |