ГЛАВА 7
"Я перечитываю твои письма и стараюсь представить, что это беседует
со мной мой любимый"
(Роман в письмах)
Да, там они разговаривают друг с другом... И я выхватываю обрывки их
исчезнувшей речи...
Она: "Ц[арское] С[ело], 1914 год, 19 сентября. Мой родной, мой милый,
я так счастлива за тебя, что тебе удалось поехать, так как знаю, как глубоко
ты страдал все это время - твой беспокойный сон это доказывает... Вместе
с тем, что я сейчас переживаю с тобой, с дорогой нашей Родиной и народом,
я болею душой и за мою маленькую "старую" Родину, за ее войска,
за Эрни... В силу эгоизма, я уже сейчас страдаю от разлуки. Мы не привыкли
разлучаться... И притом, я так бесконечно люблю моего драгоценного мальчика.
Вот уже 20 лет, как я - твоя, и каким блаженством были все эти годы..."
20 сентября 1914 года: "Мой возлюбленный! Я отдыхаю в постели перед
обедом, девочки ушли в церковь, а Бэби кончает свой обед... О любовь моя,
как тяжело было прощаться с тобой и видеть это одинокое бледное лицо с
большими грустными глазами в окне вагона, - я восклицала мысленно: "Возьми
меня с собой..." Вернувшись домой, я не выдержала и стала молиться,
затем легла и покурила, чтобы оправиться. Когда глаза мои приняли более
приличный вид, я поднялась наверх к Алексею и полежала некоторое время
на диване около него в темноте... Прощай, мой мальчик, мой Солнечный Свет.
Я поцеловала и благословила твою подушку. Ты всегда в моих мыслях и молитвах".
Он: "Ставка 22.09.14. Сердечное спасибо за милое письмо... Я прочел
его перед сном. Какой это был ужас - расставаться с тобою, дорогими детьми,
хотя и знал, что это ненадолго. Первую ночь я спал плохо, потому что паровозы
грубо дергали поезд на каждой станции... Я прибыл сюда в 5.30, шел сильный
дождь и было холодно. Николаша встретил меня на станции, по прибытии в
Ставку... мне был сделан длинный интересный доклад в их поезде, где, как
я и предвидел, жара была страшная... Возлюбленная моя, часто-часто целую
тебя... теперь я очень свободен, и есть время подумать о своей женушке
и семействе. Странно, но это так".
Она: "24.09.14... Голубчик, я надеюсь, ты лучше спишь теперь, чего
не могу сказать о себе. Мозг все время усиленно работает и не хочет отдохнуть.
Тысячи мыслей и комбинаций появляются и сбивают с толку... Я перечитываю
твои письма и стараюсь представить, что это беседует со мной мой любимый.
Как-никак, мы так мало видим друг друга. Ты так занят, а я не люблю допекать
тебя расспросами, когда ты приходишь утомленный. Мы никогда не бываем
с тобой вдвоем одни..."
"25.09.14 года... С добрым утром, мое сокровище..."
И опять - тайники души: "Эта ужасная война - кончится ли она когда-нибудь?
Я уверена, что Вильгельм переживает подчас отчаяние при мысли, что он
сам, под влиянием русофобской клики, начал войну и ведет свой народ к
гибели. Все эти маленькие государства долгие годы после войны будут нести
ее тяжелые последствия. Сердце мое обливается кровью при мысли о том,
сколько труда потратили папґа и Эрни для того, чтобы наша маленькая родина
достигла процветания... Молитвы и беззаветная вера в Божью милость дают
человеку силу все переносить..." (Сколько раз она будет произносить
эти слова потом - в том, последнем их доме!)
"Наш Друг помогает тебе нести тяжелый крест и великую ответственность,
все пойдет хорошо - правда на нашей стороне". ("Наш Друг",
"Гр." или "Он" - так она называла в переписке "Святого
черта". Этот третий будет постоянно присутствовать в ее письмах.
Полтораста раз упомянет она его.)
Николай возвращается в Царское, но вскоре опять "царь уезжает на
войну". И как всегда - уже в вагоне он находит ее письмо. Это ее
обычай.
Она: "20 октября... Час разлуки вновь приблизился, и сердце сжимается...
Но я радуюсь за тебя: ты уедешь, получишь новые впечатления и почувствуешь
себя ближе к войскам... Завтра минет 20 лет со дня твоего вступления на
престол и моего перехода в православие. Как быстро пролетели эти годы!
Как много мы пережили вместе..."
"22.10.14... Какая это низость, что сбросили с аэроплана бомбы над
виллой короля Альберта (бельгийского короля. - Авт.)... Слава Богу, это
не причинило никакого вреда. Но я никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь
пытался убить государя только потому, что он враг во время войны".
(Они все еще жили в XIX веке, и новый век удивлял их.)
"Я поцеловала твою подушку. Мысленно вижу тебя лежащим в твоем купе
и мысленно осыпаю поцелуями твое лицо".
"24.10.14... Сегодня было много раненых, один офицер пробыл 4 дня
в госпитале у Ольги и говорит, что никогда не видел другой, подобной ей
сестры..." (Теперь она работала в госпитале вместе с дочерьми.)
"27.10.14... О, эта ужасная война!.. Мысль о чужих страданиях, пролитой
крови терзает душу... Весь мир несет потери. Но должно же быть что-то
хорошее из всего этого, и не напрасно они все должны проливать свою кровь.
Трудно постигнуть смысл жизни. "Так и надо, потерпи". Вот и
все, что можно сказать. Как хотелось бы вернуться вновь к былым спокойным
дням. Но нам придется долго ждать..."
Он: "27.10.14. Наконец-то я могу написать несколько строчек. Здесь
я застал старого Петюшу (это все тот же принц Петя Ольденбургский, муж
его сестры Ольги. - Авт.). Три часа провели под огнем тяжелой австрийской
артиллерии... Петя держал себя с большим холоднокровием и просит для себя
награды. Я дал ему георгиевское оружие, отчего он чуть не помешался...
Всю субботу имел удовольствие провести с Мишей, который стал совершенно
прежний и опять такой милый".
(Миша вернулся, его жена стала носить титул графини Брасовой. И вскоре
Миша получит Георгиевский крест, командуя конниками "Дикой дивизии".
Они были похожи - Ники и Миша, они очень любили друг друга. И своих жен...
Графиня Брасова никогда не прощала Семье своего унижения. Перед революцией
- на исходе 1916 года "ее салон часто распахивал двери перед левыми
депутатами Думы. В придворных кругах ее даже обвиняют в измене царизму.
А она рада этим слухам. Они создают ей популярность. Она говорит вещи,
за которые другой отведал бы лет двадцать Сибири". Так записал в
своем дневнике все тот же Палеолог.
И опять Николай в Царском Селе, чтобы вскоре вновь уехать...
Она: "17.11.14... О, как ужасно одиночество после твоего отъезда!
Хотя со мной остались наши дети, но с тобой уходит часть моей жизни -
мы с тобой одно... Ты всегда приносишь с собой "обновление"
- как говорит наш Друг... Отрадно знать, что его молитвы следуют за тобой...
Это хорошо, что ты сможешь основательно потолковать с Н[иколашей]. Ты
сообщишь ему свое мнение о некоторых лицах и подскажешь ему некоторые
мысли..." (До "Друга" уже дошли известия, что Верховный
Главнокомандующий собирает сведения против него. Он пожаловался "маме"
- и вот Аликс уже просит Николая внушить Верховному "некоторые мысли".)
"Вспоминаю нашу последнюю ночь - так ужасно тоскливо без тебя, так
тихо - никто не живет в этом этаже. Святые ангелы да хранят тебя..."
Он: "18.11.14. Мое возлюбленное солнышко, душка-женушка. Я прочел
твое письмо и чуть не расплакался... На этот раз мне удалось взять себя
в руки в момент расставания, но тяжела была борьба... Любовь моя, страшно
тебя недостает, так недостает, что невозможно и выразить! Я постараюсь
писать очень часто, ибо, к удивлению, убедился, что могу писать во время
движения поезда... Моя висячая трапеция оказалась очень практичной и полезной.
Я много раз подвешивался и взбирался на нее перед едой. В самом деле отличная
штука в поезде, дает встряску телу и всему организму".
Из воспоминаний К.Шеболдаева (пенсионер, работал в МВД):
"Когда я приехал в Свердловск, меня повели в Ипатьевский дом. Тогда
это уже было особое развлечение для избранных - водить в дом, где постреляли
царскую семью. Кстати, около забора мне показали место, где у него была
трапеция. Когда он приехал, он ее сразу подвесил и начал крутить "солнышко".
И ноги у него поднялись над забором. Тогда они тотчас решили сделать двойной
забор".
Она: "Письмо 250... 20.11.14. Запоздалый комар летает вокруг моей
головы в то время, как я тебе пишу, дорогой мой, я ежедневно утром и вечером
целую и крещу твою подушку - тоскую по ее любимому хозяину. Сегодня очень
мягкая погода, Бэби катается в своем автомобиле. Потом Ольга... возьмет
его в Большой дворец, чтобы навестить офицеров, лежащих там и желающих
его видеть. Я слишком устала, чтоб с ними ехать... к тому же, нам предстоит
ампутация в большом лазарете. Меня преследуют ужасные запахи от этих зараженных
ран..."
Уже погибла в болотах Пруссии армия Самсонова, поражения и потери охладили
энтузиазм. Раненые, беженцы, пот, кровь и грязь. В этот ужас была погружена
вся Европа.
Она: "24.11.14. Вести с фронта причиняют такую тревогу... Я не придаю,
конечно, значения городским сплетням, которые расстраивают нервы... Я
верю исключительно тому, что сообщает Николаша. Тем не менее, я просила
Аню протелеграфировать Другу, что дело обстоит очень серьезно и что мы
просим его помолиться".
"25.11.14. Пишу тебе в величайшей спешке несколько строк. Все это
утро провели в работе. Один солдат умер во время операции - такой ужас.
Это первый подобный случай... Девочки выказали мужество, хотя ни они,
ни Аня никогда не видели смерти так близко... Можешь себе представить,
как это потрясло нас. Как близка всегда смерть".
"Как близка смерть..."
В это время он ехал на Кавказ через казачьи станицы.
Он: "25.11.14, в поезде. Моя возлюбленная душка-солнышко! Мы с Н.П.
(он взял с собой в путешествие Николая Павловича Саблина - любимого флигель-адъютанта.
- Авт.) едем по живописному краю, для меня новому, с высокими горами по
одну сторону и степями по другую. Я долго сидел у открытой двери вагона,
с наслаждением вдыхая теплую свежесть воздуха. На каждой станции платформы
битком набиты народом, множество детей... Они так милы в своих крохотных
папахах на голове... Поезд страшно трясет, так что ты извини за мой почерк...
После лазаретов я с Н.П. заглянул на минуту в кубанский женский институт
и большой сиротский приют от последней войны. Все девочки казаков. Вид
у них здоровый, непринужденный, попадаются хорошенькие лица... Великолепен
и богат этот край казаков. Пропасть фруктовых садов. Они начинают богатеть,
и что главное - непостижимое, невероятное множество младенцев. Будущие
подданные. Все это преисполняет верой в Божье милосердие. Я должен с доверием
и спокойствием ожидать того, что припасено для России".
Она: "28.11.14. Бесценный мой! Рада, что вам, старым греховодникам,
посчастливилось увидеть хорошенькие личики. Мне чаще приходится видеть
иные части тела, менее идеальные".
И опять он возвращался и уезжал...
Она: "14.12.14. Как мне было трудно с тобой прощаться, видеть тебя
стоящим среди народа... Нужно было раскланиваться, смотреть на всех...
улыбаться и не иметь возможности смотреть на тебя. А мне так этого хотелось.
Наш Солнечный Луч выехал на своих санках, запряженных осликом. Он тебя
целует. Он уже в состоянии наступать на ногу..."
"15.12.14. Дорогой мой!.. Наш Боткин получил извещение из полка:
его сын был убит, так как не хотел сдаться в плен - немецкий офицер сообщил
нам это. Он, бедный, конечно, совершенно подавлен".
Евгений Сергеевич Боткин, сын знаменитого русского врача Сергея Боткина,
лейб-медика Александра II и Александра III. Его сыновья тоже стали врачами.
Знаменитый Сергей и куда более скромный, но необычайно добрый, душевный
Евгений Сергеевич - врач в Георгиевской общине.
В то время императрица все чаще жаловалась на сердечную болезнь. Она проводила
часы в постели, пытаясь победить тоскливую боль в сердце. У царицы все
чаще сердечные припадки - синели руки и она задыхалась. Ко двору были
приглашены знаменитейшие европейские светила. Они не нашли у нее сердечной
болезни, определили расстройство нервов - и потребовали изменить режим.
Аликс не терпела, когда кто-то не соглашался с нею - это касалось и диагнозов
ее болезни... Вот почему был приглашен лейб-медиком мягкий Евгений Сергеевич.
С одной стороны, это как бы продолжало традицию лейб-медиков Боткиных,
с другой - покладистый Евгений Сергеевич тотчас прописал царице знакомое
лекарство: лежать без движения. Он сделал это не потому, что не понял
ее истинного состояния, просто он считал, что такой диагноз лечит нервы.
Знакомый диагноз успокоил царицу, перечить Аликс - означало усилить губительное
для нее возбуждение.
Она: "Сердце все еще расширено и болит, временами ощущаю головокружение...
Прижимаю тебя к моему больному сердцу и целую без конца..."
"СТАРОЙ ПАРОЧКЕ РЕДКО УДАЕТСЯ ПОБЫТЬ ВМЕСТЕ"
Закончился 1914 год. Бледное зимнее петроградское солнце, - его отблески
на ослепительно белом снегу Царского Села. Вереница экипажей и авто у
подъезда Большого дворца. В зеркальной галерее выстроился дипломатический
корпус. Николай в сопровождении свиты обходит дипломатов. С французским
послом у него долгая беседа: "Путешествие, которое я только что совершил
через всю Россию, показало мне, что я нахожусь в душевном согласии с моим
народом". И вдруг совсем другим голосом, полным беспокойства, царь
добавляет: "Мне известно о некоторых попытках... распространять мысль,
будто я упал духом и уже не верю больше в возможность сокрушить Германию
и будто даже намереваюсь вести переговоры о мире. Это слухи. Их распространяют
негодяи и германские агенты..."
Встретив Новый год в Царском, в конце января царь выехал на фронт.
Она: "22.01.15. Мой любимый! Бэби начинает немного жаловаться на
боли в ноге и так боится предстоящей ночи... Аня просит меня сказать тебе
то, что забыла вчера передать по поручению нашего Друга, а именно то,
что ты не должен ни разу упоминать о главнокомандующем в твоем манифесте
- манифест должен исходить от тебя к народу". (Разгоралась, разгоралась
война с Николашей.)
"Милое сокровище, пишу в постели, сейчас седьмой час - комната кажется
такой большой и пустой после того, как убрали елочку..."
Он: "26.01.15. Моя возлюбленная дорогая женушка! Нежно благодарю
за твои письма. Я сделал визит Николаше и осмотрел его новый железнодорожный
вагон, очень удобный и симпатичный, но жара там такая, что более получаса
там не выдержишь. Мы вплотную поговорили о некоторых серьезных вопросах
и, к моему удовольствию, пришли к полному согласию... Должен сказать,
что, когда он один и находится в хорошем расположении духа - он судит
правильно. С ним произошла большая перемена с начала войны. Жизнь в этом
уединенном месте, которое он называет "своим скитом", и сознание
лежащей на его плечах сокрушительной ответственности должны были произвести
глубокое впечатление на его душу. Если хочешь, это тоже подвиг".
Он так мечтал о согласии. Ему нужно успокоить ее - и он сообщает: Николаша
- один, то есть без этих ужасных "черных женщин" - врагов "Друга"...
И опять - возвращался домой и уезжал.
Он: "28.02.15. Моя возлюбленная душка!.. Я так счастлив был, проведя
эти три дня дома, - может быть, ты это видела. Но я глуп и никогда не
говорю то, что чувствую. Как это досадно - всегда быть так занятым и не
иметь возможности посидеть вместе и побеседовать. После обеда я не могу
сидеть дома - так меня сильно тянет на свежий воздух, и так проходят все
свободные часы, и старой парочке редко удается побыть вместе".
Она: "08.03.15. Мой родной, любимый. Надеюсь, что получаешь аккуратно
мои письма. Я нумерую их ежедневно, а также записываю в моей любимой книжечке...
Только что узнала, что у Ирины (дочь Сандро, вышла замуж за Феликса Юсупова.
- Авт.) родилась дочь... Я так и думала, что будет дочь..."
Читая это письмо, он должен был вздохнуть. Он хорошо помнил день, когда
родилась сама Ирина, - все это было так недавно. И вот уже у Ирины дочь...
Вера Леонидовна:
"У красавца Феликса было то, что тогда называлось "грамматические
ошибки". Попросту он был бисексуален... Как страшно - сплетни переживают
людей... Но вдвоем они были удивительная пара - как они были хороши...
Какая стать! Порода!"
Она: "9.03.15. Мой муженек, ангел дорогой! Какое счастье узнать,
что послезавтра я буду держать тебя крепко в своих объятиях, слушать твой
дорогой голос и смотреть в твои любимые глаза... Посылаю тебе письмо от
Маши (из Австрии), которое ее упросили тебе написать в пользу мира. Я,
конечно, более не отвечаю на ее письма..."
Фрейлина Мария Васильчикова (Маша) в 1915 году жила в Австрии. Однажды,
как объясняла потом она сама, к ней явились трое неизвестных и попросили
ее обратиться с посланием к Государю. Они рассказали ей, каким должно
быть содержание этого письма: "Миролюбие Его Императорского Величества
хорошо известно во всей Европе... Австрия и Германия уже достаточно убедились
в силе русского оружия" и т.д. Короче, незнакомцы явились с предложением
(пока неофициальным) встретиться тайно трем представителям - Австрии,
России и Германии - для начала переговоров о сепаратном мире. Встречу
было предложено организовать в Стокгольме...
Он понимал: история с письмом породит все те же мерзкие слухи. И, получив
"письмо от Маши", Николай немедленно передал его своему министру
иностранных дел. Он хотел, чтобы все знали: он не делает никакой тайны
из этих предложений, ибо они являются для него совершенно неприемлемыми.
Парадокс: 20 лет назад, когда прямолинейный Вильгельм прощался с Аликс
в Берлине, он был уверен, что гессенская принцесса станет в России верной
опорой Германии. Но именно потому, что она была немецкой принцессой, Аликс
должна была быть вне подозрений в любой мирной инициативе, в любой попытке
заключить мир с Германией. И понимая весь ужас войны, и мечтая о мире
со своей родиной, и имея влияние на решения Ники, она вынуждена была молчать.
Мучиться и молчать и постоянно демонстрировать свою приверженность к войне
до победы... В результате Маше было велено немедленно вернуться в Россию...
И опять царь жил в Царском, чтобы очень скоро вновь уехать...
Она: "4.04.15. Ты опять нас покидаешь. И, вероятно, с радостью, потому
что жизнь здесь, кроме работы в саду, была скучной. Мы почти не видели
друг друга - я лежала. Многое я не успела тебя спросить, а когда мы поздно
вечером наконец бываем вместе, то все мысли улетают..."
Да, он неразговорчив. И когда они вместе - они молчат. Только разлука
рождает это словоизвержение любви.
Она: "Я плачу, как большой ребенок. Я вижу перед собой твои грустные
глаза, полные ласки... Шлю тебе мои самые горячие пожелания к завтрашнему
дню (наступало их любимое 8 апреля, годовщина обручения. - Авт.). В первый
раз за 21 год мы проводим этот день не вместе, но как я живо все вспоминаю!
Мой дорогой мальчик, какое счастье и какую любовь ты дал мне за все эти
годы..."
"08.04.15... Как время летит - уже 21 год прошел! Знаешь, я сохранила
это платье "принцессы", в котором я была в то утро, и я надену
твою любимую брошку..."
В это время Васильчикова вернулась в Петроград - и, видимо, привезла
с собой письма из Германии.
Она: "17.04.15... Я получила длинное милое письмо от Эрни, я тебе
его покажу по твоем возвращении. Он пишет: "Если кто-нибудь может
понять его (т.е. тебя) и знает что он переживает, - то это я". Он
крепко тебя целует. Он стремится найти выход из этой дилеммы и полагает,
что кто-нибудь должен был бы начать строить мост для переговоров. У него
возник план послать частным образом доверенное лицо в Стокгольм, которое
встретилось бы там с человеком, посланным от тебя (частным образом), и
они могли бы помочь уладить многие временные затруднения. План его основан
на том, что в Германии нет настоящей ненависти к России. Эрни послал его
уже туда к 28 числу. Я послала сказать этому господину, что ты еще не
возвращался, и чтоб он не ждал. И что хотя все жаждут мира, но время еще
не настало. Я хотела закончить с этим делом до твоего возвращения, т.к.
знала, что тебе оно будет неприятно".
Бедная Аликс, как она надеется: а вдруг он все-таки скажет "время
уже настало". Тщетно.
Приближалось 6 мая.
Она: "04.05.15... Как грустно, что мы проводим день твоего рождения
не вместе! Это в первый раз... Ах, крест, возложенный на твои плечи, так
нелегок! Как бы я хотела помочь тебе его нести, хотя мысленно и в молитвах
я это делаю. Как бы я хотела облегчить твое бремя, много ты выстрадал
за эти 20 лет... - ведь ты родился в день Иова Многострадального, мой
бедный друг".
"МНЕ ЛЕГЧЕ ИЗЛАГАТЬ ВСЕ ЭТО НА БУМАГЕ - ПО ГЛУПОЙ ЗАСТЕНЧИВОСТИ..."
Она: "13.06.15... Я обеспокоена, что твое милое сердце нынче не
в порядке. Прошу тебя, вели Боткину осмотреть, когда вернешься... Я сочувствую
всем, у кого больное сердце, так как столько лет сама этим страдаю. Скрывать
свои горести и заботы очень вредно для сердца. Помни, оно устает от этого...
Это иногда видно по твоим глазам. Только всегда говори мне об этом, потому
что у меня достаточный опыт в этом отношении, и может быть, я сумею тебе
помочь. Говори обо всем со мной, поделись всем, даже поплачь - это всегда
физически как будто облегчает... Аня только что была у меня - она видела
Григория утром. Он в первый раз после пяти ночей спал хорошо и говорит,
что на фронте стало немного лучше..." (Она верила: если Григорий
спит хорошо - значит, и на фронте тоже хорошо.)
"14.06.15... Павел (великий князь. - Авт.) сказал мне о другой вещи,
которая неприятна, но лучше о ней тебя предупредить, а именно, что в последние
шесть месяцев все говорят о шпионе в Ставке. И когда я спросила его имя,
он назвал генерала Данилова... Вели... осторожно следить за этим человеком".
В это время поражения на фронте заставили искать козлов отпущения. Выход
был найден: шпионы. Началась настоящая шпиономания. Сначала захотели сделать
шпионами евреев. Военно-полевой суд в Двинске повесил нескольких "за
шпионаж". Впоследствии выяснилось: они невиновны и были посмертно
оправданы. Но к тому времени у великого князя Николая Николаевича уже
созрел иной план: Главнокомандующий решил поохотиться на дичь куда покрупнее.
Возникает знаменитое дело немецкого шпиона полковника Мясоедова. При помощи
показаний Мясоедова Николаша добирается до главного своего недруга - военного
министра Сухомлинова. В июне он уже отрешен от должности. От него через
его жену шла ниточка к "нашему Другу". И значит - к Аликс! "Немка
- шпионка" - куда проще!
И бедная Аликс решила показать, что она тоже принимает участие в общей
заботе - ловле шпионов. Она находит своего: генерал-квартирмейстера Данилова.
Это один из талантливейших и злоязычных генералов в Ставке и, естественно,
враг "нашего Друга"...
Она: "15.06.15... Нетерпеливо ожидаю обещанного тобою письма...
Я зашла к Мавре на часок (жена великого князя Константина Константиновича.
- Авт.) - она спокойна и мужественна, у Татьяны (дочь К.Р. - Авт.) ужасный
вид - она еще худее и бледнее..."
В начале июня во дворце Павловска задохнулся во время припадка грудной
жабы К.Р.
Незадолго до этого на фронте во время атаки был смертельно ранен младший
и самый блестящий из его сыновей - Олег. К.Р. сам закрыл ему глаза. Смерть
любимого сына приблизила и его кончину. Поэт был последним Романовым,
которого торжественно похоронили в Петропавловском соборе.
Она: "16.06.15... Твой сладко пахнущий жасмин я положила в Евангелие
- он мне напомнил Петергоф... Днем я сидела на балконе, хотелось пойти
вечером в церковь, но почувствовала себя слишком утомленной. На сердце
такая тяжесть и тоска. Я всегда вспоминаю, что говорит наш Друг. Как часто
мы не обращаем достаточного внимания на Его слова, Он так был против твоей
поездки в Ставку, потому что там тебя могут заставить делать вещи, которые
было бы лучше не делать... Когда Он советует не делать чего-либо и Его
не слушают, позднее всегда убеждаешься в своей неправоте... Это все не
к добру. Он (Николаша. - Авт.)... не одобряет посещение Григорием нашего
дома, и поэтому он хочет удержать тебя в Ставке, вдали от него. Если бы
они только знали, как они тебе вредят вместо того, чтобы помочь - слепые
люди - со своею ненавистью к Григорию. Помнишь, в книге (которую мы читали)
сказано, что та страна, Государь которой направляется Божьим человеком,
не может погибнуть. О, отдай себя больше под Его руководство".
Он: "16.06.15. Мое возлюбленное солнышко! Сердечное спасибо за твое
длинное милое письмо... Что касается Данилова, то я думаю: мысль о том,
что он шпион не стоит выеденного яйца..."
Она: "17.06.15. Мой родной, милый! Женушка должна была бы писать
тебе веселые радостные письма, но это так трудно, так как чувствую себя
подавленной и грустной. Столько вещей меня мучают. Теперь в августе собирается
Дума. А наш Друг тебя несколько раз просил, чтобы это было как можно позднее...
Теперь они будут вмешиваться и обсуждать дела, которые их не касаются.
Не забудь, что ты есть и должен оставаться самодержавным императором.
Мы еще не подготовлены для конституционного правления. Н[иколаша] и Витте
виноваты в том, что эта Дума существует, а тебе она принесла больше забот,
чем радости... Извини, я тебе все это пишу, но я чувствую себя крайне
несчастной - все дают тебе неправильные советы и пользуются твоей добротой...
Плюнь на Ставку! Ты и так долго опять отсутствуешь, а Григорий просил
этого не делать, все делается наперекор Его желаниям, и мое сердце обливается
кровью от страха... Ах, если бы я могла защитить тебя от забот и несчастий:
их довольно - больше, чем сердце может вынести!"
Она уже получила сведения: Николаша собирается в чем-то обвинить "нашего
Друга". И Ники может не понять, может поверить!
Между тем следствие по делу о шпионах уже подобралось к окружению Распутина.
Был ли действительно Распутин немецким шпионом? Конечно, нет. Он преданно
служил Семье. Но у него была проблема: Аликс все время требовала новых
предсказаний, и он не мог в них ошибаться. Поэтому в квартире Распутина
на Гороховой фактически существовал его мозговой центр: ловкие дельцы,
промышленники - "умные люди"... Он делился с ними военной информацией,
которая поступала от царицы, с ними ее обсуждал. После чего хитрец смекал,
каким должно быть очередное его пророчество... И конечно же, кто-то из
этих "умных" мог представлять на Гороховой немецкую разведку.
При всей его хитрости, Распутин был всего лишь мужик. Хитрющий и... простодушный
мужик. Так что найти доказательства, видимо, можно было. Но Верховный
пошел по знакомой тропке: вместо того чтобы терпеливо копать шпионское
дело, клюнул на то, что подставил ему "Святой черт", - пьяный
скандал в "Яре". Так он попался в распутинский капкан.
Знавший все перипетии распутинского кутежа в "Яре", командир
корпуса жандармов Джунковский составляет бумагу о похождениях Григория.
С этой бумагой Николаша поторопился выступить.
Она: "22 июня... Мой враг Джунковский показал Дмитрию (великому князю.
- Авт.) гадкую грязную бумагу (против Друга). Дмитрий рассказал про это
Павлу... И такой грех: будто бы ты, прочитав бумагу, сказал, что тебе
надоели эти грязные истории и ты желаешь, чтобы наш Друг был строго наказан...
Я уверена - он перевирает твои слова и приказания, клеветники должны быть
наказаны, а не Он (наш Друг). В Ставке хотят отделаться от Него - ах,
это все так отвратительно!.. Если мы дадим преследовать нашего Друга,
то мы и вся страна пострадаем за Него... Ах, мой дружок, когда же наконец
ты ударишь кулаком по столу и прикрикнешь на Джунковского и других?..
Никто тебя не боится, они должны дрожать перед тобой... Если Джунков-ский
с тобою, призови его к себе, скажи ему, что ты знаешь... что он показывал
по городу эту бумагу, что ты ему приказываешь разорвать ее и не сметь
говорить о Григории так, как он это делает! Он поступает как изменник,
а не как верноподданный, который должен защищать Друга своего Государя,
как это делается во всякой другой стране. О мой мальчик, заставь всех
дрожать перед тобой... Ты всегда слишком добр, и все этим пользуются...
Так продолжаться больше не может!"
Действительно, Верховный предъявил царю длинный доклад. Огромный и яростный
Николаша кричал в раскаленном вагоне... Вначале все его обвинения были
хорошо знакомы царю: распутство и кутежи "Друга" и т.д. Но дальше
речь Главнокомандующего стала страшной: в доме Распутина толкутся немецкие
агенты, все, что делается в Ставке, через доверчивую Государыню становится
известным в квартире на Гороховой - и потом...
- Я никогда ничего об этом не знал... Я не мог даже предполагать, - растерянно
повторял царь.
И тогда Николаша предложил привезти в Ставку Александру Федоровну - показать
ей доклад. И покончить с "нашим Другом". "Решить дело по-семейному"
- здесь, в Ставке!
Николай согласился. Сейчас он хотел только одного: вырваться из этого
поезда - и домой, в Царское. В дороге, успокоившись, он понял: все это
эмоции, предположения, никаких реальных доказательств измены Распутина
нет. Только знакомые рассказы о беспутстве "Друга".
Когда она узнала до конца о происшедшем в Ставке, у нее началась горячка.
Она впала в беспамятство и все время умоляла оставить ей Бэби, не заточать
ее в монастырь, разрешить ей хотя бы видеть мужа и Маленького.
Что означал крик Аликс "не заточать ее в монастырь"?
"Неужели Государь не в силах заточить в монастырь женщину, которая
губит его и Россию, являясь злым гением русского народа и династии Романовых..."
Так напишет через год в своем дневнике монархист Пуришкевич. (Так что
это был не только плод больного воображения Аликс.)
И, видимо, что-то важное сообщают Николаю в Цар-ском. Скорее всего, информацию
собрал Распутин - у него были прямые связи с тайной полицией. И это не
наш домысел. 9 декабря 1916 года царица напишет Николаю: "Наш Друг
говорит, что... если наш (ты) не взял бы места Ник. Ник., летел бы с престола
теперь". Да, Николаю сообщают: существует заговор...
Было ли все это распутинской выдумкой? "Навязчивой идеей Александры
Федоровны"? (Деникин)
Или действительно та же "камарилья", ощущая, как в 1905 году,
угрозу надвигавшейся катастрофы, решила заменить его все тем же Николашей?
Во всяком случае, царю было ясно: в Ставке на этот раз добром не кончится
- Верховный потребует убрать Распутина (т.е. убить Аликс!). И, возможно,
- самых суровых мер к самой Аликс, зная, что Николай никогда не согласится
на это. И тогда он окажется в ловушке, его попросту могут не выпустить
из Ставки. И останется только одно - отречься!..
Скрытный царь не захотел оскорблять Николашу этими подозрениями. Он попросту
решил заявить министрам: "В такой критический момент верховный вождь
армии должен встать во главе ее".
Так он принял решение, которое обществу показалось совершенно безумным.
По Петрограду поползли ужасные слухи: царь смещает Николашу и сам становится
Верховным Главнокомандующим. Это был шок. Николай Николаевич, с его авторитетом,
популярностью в армии, - и слабый царь, а тут еще слухи о царице-немке,
ее сношениях с врагом и грязным "Старцем"!!!
Мать поняла: это катастрофа.
Нежный друг Маленькой К., великий князь Андрей Владимирович, записал в
своем дневнике 24 августа 1915 года:
"Днем был у тети Минни (императрица-мать Мария Федоровна. - Авт.)
на Елагином острове, нашел ее в ужасно удрученном состоянии... она считает,
что удаление Ник. Ник. приведет к неминуемой гибели... Она все спрашивала:
"Куда мы идем, куда мы идем? Это не Ники, не он... он милый, честный,
добрый - это все она... Она одна ответственна за все, что происходит.
Это сделал не мой дорогой мальчик!.. Когда мама была у нее, она еще прибавила,
что это ей напоминает времена императора Павла I, который начал в по-следний
год удалять от себя всех преданных людей, и печальный конец нашего прадеда
ей мерещится во всем ужасе...
В истории не было примера со времен Петра I, чтобы цари сами становились
во главе своих армий. Все попытки к этому, как при Александре I в 1812
г., так и при Александре II, дали скорее печальный результат..."
Николай уезжал в Ставку. Это был самый трудный для него отъезд. Он должен
был объявить Верховному свое решение. Огромному Николаше, перед которым
он робел, в его раскаленном от солнца вагоне.
В поезде его, как всегда, ждало ее письмо.
Она: "22.08.15. Мой родной, любимый... Никогда они не видели раньше
в тебе такой решимости... Ты наконец показываешь себя Государем, настоящим
самодержцем, без которого Россия не может существовать... Прости меня,
умоляю, что не оставляла тебя в покое, мой ангел, все эти дни. Но я слишком
хорошо знаю твой исключительно мягкий характер... Я так ужасно страдала,
физически переутомилась за эти два дня, нравственно измучилась (и буду
мучиться все время, пока в Ставке все не уладится и Николаша не уйдет,
- только тогда я успокоюсь)... Видишь, они боятся меня и поэтому приходят
к тебе, когда ты один. Они знают, что у меня сильная воля и я сознаю свою
правоту - и теперь прав ты, мы это знаем, заставь их дрожать перед твоей
волей и твердостью. Бог с тобой и наш Друг за тебя... Пусть охранят святые
ангелы твой сон! Я возле тебя всегда и ничто нас не разлучит..."
Николаша сразу понял: игра проиграна. Бывший Верховный держал себя безукоризненно.
Он: "25.08.15... Благодарение Богу, все прошло - и вот я с этой новой
ответственностью на моих плечах... Но да исполнится Воля Божья... Все
утро этого памятного дня, 23 августа, прибывши сюда, я много молился и
без конца перечитывал твое письмо. Чем больше приближался момент нашей
встречи с Николашей, тем больше мира воцарялось в моей душе. Николаша
вошел с доброй бодрой улыбкой и просто спросил, когда я прикажу ему уехать.
Я таким же манером ответил, что он может оставаться на два дня. Потом
мы поговорили о вопросах, касающихся военных операций, о некоторых генералах
и пр. - и это было все. В следующие дни за завтраком он был очень словоохотлив
и в хорошем расположении духа, в каком мы его редко видели в течение многих
месяцев... Выражение лица его адъютантов было самое мрачное и это было
даже забавно..."
Он стал Главнокомандующим отступающей армии.
С этого момента со всем темпераментом, со всей своей страстью и, что еще
страшнее, со всей неукротимой своей волей она начинает ему помогать руководить
страной и армией.
Она: "30.08.15. Мой любимый, дорогой... Следовало бы отделаться от
Гучкова, но только как - вот в чем вопрос. В военное время нельзя ли выудить
что-нибудь, на основании чего его можно было бы засадить? Он добивается
анархии, он против нашей династии, которая, как говорит наш Друг, под
защитой Господа..."
Уже в это время омерзительные рисунки, постыдные разговоры о жене Верховного
Главнокомандующего, о повелительнице страны становятся обыденностью.
Она: "Боткин рассказал мне, что некто Городинский (Анин дружок) в
поезде услыхал разговор двух господ, говоривших обо мне мерзости. Он дал
им обоим пощечины..."
Он: "31.08.15. Как я благодарен тебе за твои письма. В моем одиночестве
они являются единственным моим утешением - с нетерпением я жду их прибытия...
Теперь несколько слов о военном положении: оно представляется угрожающим
в направлении Двинска и Вильны, серьезным в направлении Барановичей и
хорошим на Юге... Серьезность заключается в слабом состоянии наших полков,
насчитывающих менее четверти состава. Раньше месяца их нельзя пополнить:
новобранцы не подготовлены и винтовок очень мало... На наши износившиеся
железные дороги уже нельзя полагаться как раньше. Только к 10 или 12 сентября
будет закончено сосредоточение войск. По этой причине я не могу решиться
приехать домой раньше указанных чисел. Твои милые цветы, которые ты дала
мне в поезде, еще стоят на столе - они только чуть-чуть завяли..."
Она: "3.09.15. Серый день. Бог мой, какие потери, сердце кровью обливается..."
"4.09.15. Мой родной, милый... Почему у нас нет телефона, проведенного
из твоей комнаты в мою, как это было у Николаши и Станы, это было бы восхитительно,
и ты бы мог сообщать добрые вести или обсуждать какой-нибудь вопрос...
Мы бы старались тебе не докучать, так как я знаю, что ты не любишь разговаривать.
Но это был бы исключительно наш частный провод, и нам можно было бы говорить
без опасений, что кто-нибудь подслушивает. Это могло бы пригодиться в
каком-нибудь экстренном случае, к тому же, так отрадно слышать твой нежный
голос!"
"7.09.15... Холодно, ветрено, дождливо. Я прочла газеты. Ничего не
сказано про наши потери в Вильне, и опять все мешается - успехи и неудачи...
Только не посылай с ответственными поручениями Дмитрия - он слишком молод
и воображает о себе; хотелось бы мне, чтоб ты его вообще отослал от себя!
Только не говори ему, что это я желаю".
Или любить, или ненавидеть. И то и другое - до конца!
"11.09.15... День был такой серый, что даже взгрустнулось... Грустно
подумать, что лето миновало и приближается бесконечная зима... Правда
ли, что собираются послать к тебе Гучкова и еще других с депутацией из
Москвы? Тяжелое железнодорожное несчастье, от которого бы он один только
пострадал, было бы заслуженным наказанием ему от Бога... Покажи им кулак,
яви себя Государем, ты самодержец - и они не смеют этого забывать... Иначе
- горе им... Я боюсь, что Миша будет просить титула для своей... Это неприятно
- она уже бросила двух мужей..."
"13.09.15... Листья становятся желтыми и красными, я вижу их из окон
своей большой комнаты. Мой дорогой, ты мне никак не отвечаешь про Дмитрия,
почему ты не отсылаешь его в полк, получается нехорошо, ни один из великих
князей не находится на фронте, изредка наезжает Борис, а бедные Константиновичи
всегда больны".
Он: "14 сентября... Погода по-прежнему чудная. Я каждый день выезжаю
на моторе с Мишей, и большую часть моего досуга мы проводим вместе. Как
в былые годы. Он так спокоен и мил и шлет тебе самый теплый привет..."
Как он жаждет, чтобы в Семье был мир, как он хочет, чтобы она попыталась
полюбить Мишу.
Она: "15.09.15... Не забудь перед заседанием министров подержать
в руке образок и несколько раз расчесать волосы Его гребнем. О, как я
буду молиться за тебя, мой любимый... Я нахожу, что Н. берет с собой слишком
большую свиту... Нехорошо, что он прибудет (на Кавказ, куда был назначен
наместником бывший Верховный Главнокомандующий. - Авт.) с целым двором
и кликой, - я очень опасаюсь, что они будут пытаться продолжать там свои
интриги... Дай Бог, чтобы им ничего не удалось на Кавказе, чтобы народ
показал тебе свою преданность и не позволил ему играть слишком большую
роль!"
И опять царь уезжал из Царского Села - на этот раз с ним она отправила
сына.
Она: "1 октября... Всегда так больно провожать тебя, а теперь еще
и Бэби уезжает с тобой первый раз в жизни. Это не легко - это ужасно тяжело.
Но за тебя я рада, что ты будешь не один, и наш Маленький будет горд путешествовать
с тобой один, без женщин, совсем большой мальчик... Благословляю, целую
и ласкаю тебя, нежно, с любовью смотрю в твои милые глубокие глаза, которые
меня так давно и совершенно покорили".
"2.10.15... Доброе утро, мои дорогие. Как вы спали? Ах, как мне вас
обоих недостает! В час, когда он обыкновенно молится, я не выдержала,
заплакала, а затем убежала в свою комнату. И там прочла все его молитвы
на случай, если бы он забыл их прочитать. Прошу тебя, каждый раз спрашивай,
не забывает ли он молиться. Каково будет тебе, когда я его увезу обратно...
Мне кажется, прошел целый век со дня вашего отъезда - такая тоска по вам!"
Он: "Могилев. Ставка. 6.10.15... Горячее спасибо за твои любящие
письма. Я в отчаянии, что не писал ни разу с тех пор как мы уехали. Но
право же, здесь я занят каждую минуту. А присутствие Крошки тоже отнимает
часть времени, о чем я, разумеется, не жалею. Ужасно уютно спать друг
возле друга. Я молюсь с ним каждый вечер с той поры, как мы находимся
в поезде. Он слишком быстро читает молитвы, и его трудно остановить. Ему
страшно понравился осмотр, он следовал за мной и стоял, пока войска проходили
маршем. Это было великолепно! Перед вечером мы выезжаем в моторе либо
в лес, либо на берег реки, где разводим костер. И я прогуливаюсь около
этого костра... Спит он спокойно... несмотря на яркий свет его лампадки.
Утром он просыпается рано... Садится в постели и начинает тихонько беседовать
со мною. Я отвечаю ему спросонок, он ложится и лежит спокойно, пока не
приходят будить меня".
Потом они вернулись в Царское Село. И снова уехали вдвоем. Он полюбил
брать мальчика в Ставку. И мальчику нравилась эта взрослая жизнь на войне,
среди мужчин... Его болезнь по-прежнему оставалась государственной тайной.
Он: "2 ноября 1915 г. Когда мы вчера прибыли в поезде, то Бэби дурил,
делал вид, что падает со стула, и ушиб себе левую руку... Вчерашний день
он провел в постели. Я всем объяснял, что он просто плохо спал и я тоже..."
К счастью, обошлось.
Она: "5.11.15... Как очаровательны фотографии Алексея... Фредерикс
спросил, можно ли разрешать в публичных представлениях синематографов
снимки Бэби с Джоем (спаниелем. - Авт.)... Говорят, Бэби сказал месье
Жильяру, что это смешно показывать, и что собака там выглядит гораздо
умнее его... Мне нравится такой ответ".
Он: "31 декабря... Самое горячее спасибо за всю твою любовь... Если
б только ты знала, как это поддерживает меня и как вознаграждает за мою
работу, ответственность, тревоги и пр. Право, не знаю, как бы я выдержал
все это, если бы Богу не было угодно дать мне в жены и друзья тебя. Я
всерьез это говорю, иногда мне трудно выговорить эту правду, мне легче
излагать все это на бумаге - по глупой застенчивости".
Она: "31.12.15... Мой ненаглядный, последний раз пишу тебе в 1915
году. От всего сердца, от всей души я молю Всемогущего благословить 1916
год для тебя и для всей нашей возлюбленной страны... Не знаю, как мы будем
встречать этот год, я бы предпочла в церкви - но это скучно детям... Ах,
как пусто в твоей комнате, дорогой мой. Без моего солнышка, без бедного
моего ангела!"
Так наступил 1916 год - последний целый год их царствования. Новый год
Алексей провел дома, в Царском...
Она: "4.01.16. Бэби не на шутку принялся за свой дневник. Только
уж очень смешно; так как вечером у него мало времени, он днем описывает
и обед, и будущий отход свой ко сну. Вчера я решила доставить ему удовольствие
- и он долго был со мною. Он рисовал, писал, играл на моей постели и мне
так хотелось, чтоб ты был с нами".
Я листаю дневник наследника русского престола. Наследника, которому так
и не стать царем. Это "Памятная книжка на 1916 год" - желтый
шелковый переплет, золотой обрез, на обороте надпись, сделанная императрицей:
"Первый дневник моего маленького Алексея".
Первые записи Алексея сделаны смешными, крупными буквами - почти каракулями.
А ведь ему уже было 11 лет. Он поздно начал учиться - он болел.
"1 января. Встал сегодня поздно. Пил чай в 10 часов. Потом пошел
к мамґа. Мамґа плохо себя чувствует и потому она лежала весь день. Сидел
дома, так как у меня насморк. Завтракал с Ольгой, Татьяной, Марией, Анастасией.
Днем был у Коли и там играл (Коля - это сын доктора Деревенко. Его главный
и самый большой друг. - Авт.). Было очень весело. Обедал в 6 часов, потом
играл. Был у мамґа за их обедом в 8 часов. В 10 был в постели..."
И дальше - все то же повествование:
"8 июля. Утром была ванна. Потом гулял и играл, к завтраку приехала
мамґа и сестра. Днем катались на моторе. Раздавили собаку. Пили у мамґа
чай. После обеда был в городском саду. Там играли дети".
Он не играл с ними. Ему можно только смотреть на них. Любое движение
для него было опасно. Дни идут размеренно. Как всегда. И он начинает постигать
это скучное "как всегда". Все у него - "как всегда".
"27 февраля. Встал как всегда. Был в Нижней церкви. Там приобщались
Святых Тайн, потом - как всегда.
15 февраля. Все как всегда. Папа уезжал в 12 часов. Провожали.
3 марта. Все как всегда.
7 апреля. То же самое. Исповедовался в постели.
8 апреля. То же самое. Приобщался в постели".
"То же самое", то есть постель, прогулка, еда, молитва и опять
постель. Поездка в Ставку была фантастическим событием в его монотонной
жизни, в его "как всегда".
Она: "28.01.16. Опять поезд уносит от меня мое сокровище, но я надеюсь,
что ненадолго. Знаю, что не должна так говорить, что со стороны женщины,
которая давно замужем, это может показаться смешным, но я не в состоянии
удержаться. С годами любовь усиливается... Было так хорошо, когда ты читал
нам вслух. И теперь я все слышу твой милый голос... О, если б наши дети
могли быть так же счастливы в своей супружеской жизни... О, каково-то
мне будет ночью одной!"
"5.03.16... Сегодня мне принесли целую коллекцию английских книг,
но я боюсь, что нет ничего интересного. Уже давно нет крупных писателей
ни в одной стране, нет также знаменитых художников или музыкантов, - странное
явление. Мы слишком торопимся жить, впечатления чередуются чрезвычайно
быстро, машины и деньги управляют миром и уничтожают искусство, а у тех,
которые считают себя одаренными, - испорченное направление умов. Интересно,
что будет по окончании этой великой войны? Наступит ли во всем пробуждение
и возрождение, будут ли снова существовать идеалы, станут ли люди чистыми
и поэтичными или же останутся теми же сухими материалистами? Так многое
хочется узнать!.. Вчера я получила отвратительное анонимное письмо - к
счастью, прочла лишь 4 первые строчки и сразу же разорвала".
"6.04.16... Бэби весь день был весел и радостен, пока не лег спать.
Ночью он проснулся от боли в левой руке и с 2 часов не спал. Девочки сидели
всю ночь с ним. Это такое отчаяние, нельзя выразить: он уже беспокоится
о Пасхе, как он будет стоять завтра в церкви со свечой... По-видимому,
он работал ломом и переутомился. Он такой сильный, что ему очень трудно
помнить, ему нельзя делать сильных движений".
В этом же письме царица пишет о раненом еврее, который лежал в ее госпитале:
"Будучи в Америке, он не забыл Россию и очень страдал от тоски по
Родине, и как только началась война, примчался сюда, чтобы вступить в
солдаты и защищать свою Родину. Теперь, потеряв руку на службе в нашей
армии и получив Георгиевскую медаль, он желал бы остаться здесь и иметь
право жить в России где он хочет. Право, которое не имеют евреи... Я это
вполне понимаю, не следует озлоблять его и давать чувствовать жестокость
своей прежней Родины".
Так она жаловалась ему на законы его империи.
Он: "7.06.16... На прошении раненого еврея я написал: разрешить повсеместное
жительство в России".
Она: "8.04.16... Христос воскрес! Мой дорогой Ники, в этот день,
день нашей помолвки, все мои нежные мысли с тобой... Сегодня я надену
ту дорогую брошку..."
В июле 1916 года она приезжает к нему в Ставку, где он вместе с Бэби.
Впервые приезжает со всей Семьей, всего на несколько дней.
Они "насладились своими каникулами", и потом поезд унес ее с
дочерьми в любимое Царское. И снова в Ставке - отец и сын.
Он: "Ставка, 13 июля 1916 года. Я должен возблагодарить тебя за твой
приезд с девочками, за то, что ты принесла мне жизнь и солнце, несмотря
на дождливую погоду. Я, конечно, как всегда не успел сказать тебе и половины
того, что собирался, потому что при свидании с тобой после долгой разлуки
я всегда становлюсь как-то глупо застенчив. Я только сижу и смотрю на
тебя - это уже само по себе для меня огромная радость".
В это время Аликс попала в западню. Дело о шпионах продолжалось. Вместе
с Сухомлиновым были привлечены Манасевич-Мануйлов, бывший агент Министерства
внутренних дел, и банкир Рубинштейн. Оба они - близки к Распутину. Но
ужас ситуации этим не ограничился. Ибо через Рубинштейна Аликс тайно от
Ники переводила деньги в Германию своим обнищавшим родственникам. Как
могли повернуть это дело ее враги! Теперь ей необходим был преданный министр
внутренних дел, который сможет выпустить их на свободу и прекратить навсегда
это дело, ужасное для "Друга" и для нее.
Она: "7 сентября 1916 г. Мой ненаглядный! Григорий убедительно просит
назначить на пост (министра внутренних дел. - Авт.) Протопопова. Ты знаешь
его, и он произвел на тебя хорошее впечатление. Он член Думы, а потому
будет знать, как себя с ними держать... Уже по крайней мере 4 года, как
он знает нашего Друга. И любит Его - это многое говорит в пользу этого
человека".
Так появляется еще одно губительное имя: Протопопов.
"9 сентября 1916 г. Была в городе, чтобы навестить бедную графиню
Гендрикову. Она при смерти. Совершенно без сознания. Я вспомнила, что
она просила меня прийти к ней, когда она будет умирать. Настенька очень
бодрилась, она расплакалась лишь в момент моего отъезда".
Фрейлина Настенька Гендрикова преданно любила императрицу. Настенька
была глубоко религиозна. И когда императрица дулась на Аню, она брала
с собой в церковь Настеньку Гендрикову. Но чаще Настенька была с великими
княжнами. Она была молода, и им было интересно вместе... Всего через несколько
месяцев, когда будет решаться, кто поедет в ссылку с Семьей, - Настенька
вызовется среди первых...
Он: "9 сентября 1916 г. Ставка. Мне тоже кажется, что этот Протопопов
- хороший человек... Родзянко уже давно предлагал его на должность министра
торговли. Я должен обдумать этот вопрос, так как он застигает меня совершенно
врасплох... Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень странными,
как ты сама это знаешь, поэтому нужно быть осторожным, - особенно при
назначении на высокие должности... Это нужно все тщательно обдумать...
От всех этих перемен голова идет кругом. По-моему, они происходят слишком
часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего состояния
страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены в администрацию.
Мне очень жаль, что мое письмо вы-шло таким скучным".
Весь 1916 год - до гибели империи - идет министерская чехарда. Горемыкин,
Штюрмер, Трепов, Голицын сменяют друг друга во главе правительства.
Так он пытался найти фигуру, которая примирила бы его с Думой. Он не хотел
признать, что эту фигуру найти невозможно. Нужна была не новая фигура
- нужен был новый принцип: министерство, ответственное перед Думой. Этого
требовала Дума, но ему это казалось возвращением страшного 1905 года.
Против яростно выступали Аликс и "наш Друг" (как всегда, умело
повторявший мнения своей повелительницы).
Фигура Протопопова показалась Николаю удачной. Он пользовался авторитетом
в Думе. Совсем недавно Протопопов был в Англии во главе думской делегации
и имел там большой успех, к нему благоволил думский председатель Родзянко.
Казалось, найден человек, который примирит Николая с Думой. Но как только
Дума узнала, что Протопопова одобряют царица и Распутин, - его судьба
была решена. Протопопов становится всем ненавистен.
Ярость Николая - беспредельна (это бывало с ним так редко!), он даже стукнул
кулаком по столу: "До того как я назначил его, он был для них хорош,
теперь - нехорош, потому что его назначил я".
Она: "Телеграмма. 10.09.16. Графиня скончалась сегодня ночью. Не
протелеграфируешь ли ты Настеньке? Нежно целую вас обоих..."
После смерти матери Настенька продолжала с ней беседовать в своем дневнике.
Она пишет строчки, которые так будут утешать их в сибирском изгнании:
"По мере умножения в нас страданий Христовых умножается Христом и
утешение наше".
Она: "22.09.16... Я почти всю ночь не спала - каждый час, каждые
полчаса смотрела на часы (не знаю почему, т.к. провела очень приятно и
спокойно вечер)... Мы проговорили (с Протопоповым) целых полтора часа...
Очень умен, вкрадчив, великолепные манеры, говорит по-французски и по-английски...
Я очень откровенно говорила с ним, что твои приказы систематически не
выполняются, кладутся под сукно, о том, как трудно верить людям... Я больше
уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю по-русски с быстротой
водопада! И они имеют любезность не смеяться над моими ошибками. Они видят,
что я полна энергии и передаю тебе все, что слышу и вижу, что я твоя твердая
опора в тылу... Твои глаза и уши. Глубоко любящая тебя, твоя старая солнышко".
"26 сентября... Вот, скажешь ты, листок большого формата, значит,
она будет болтать без конца! Итак, Протопопов обедал у Ани. Она знакома
с ним уже около года или даже двух! Протопопов просил разрешения повидать
тебя - не дашь ли ты ему приказание выпустить Сухомлинова?..
Протопопов совершенно сходится во взглядах с нашим Другом на этот вопрос.
Протопопов переговорит об этом с министром юстиции (запиши это себе, чтобы
не позабыть и заодно поговори с министром относительно Рубинштейна, чтобы
его без шума отправили в Сибирь)... Протопопов думает, что это Гучков
подстрекнул военные власти арестовать этого человека в надежде найти улики
против нашего Друга. Конечно, за ним водятся грязные денежные дела - но
не за ним же одним!"
В октябре 1916 года Протопопов был вызван на совещание влиятельнейших
членов Государственной думы. Совещание стенографировалось.
- Мы не хотим говорить с вами, с человеком, получившим назначение через
Распутина, который освободил предателя Сухомлинова.
- Я личный кандидат Государя, которого я теперь ближе узнал и полюбил,
- с экзальтацией отвечал Протопопов. - У вас у всех есть титулы, хорошее
состояние, связи, а я начал свою карьеру скромным студентом и давал уроки
по 50 копеек, я не имею ничего, кроме личной поддержки Государя...
К тому времени уже все общество объединилось в ненависти к новому министру.
"Из края в край расползаются темные слухи о предательстве и измене.
Слухи эти забираются высоко и никого не щадят... Имя императрицы все чаще
повторяется вместе с именами окружавших ее авантюристов... Что это - глупость
или измена?" - спрашивал с думской трибуны в своей знаменитой речи
вождь кадетов Милюков.
Милюков хотел доказать, что это - глупость правительства. Но страна повторяла:
"Измена!"
"Слухи об измене сыграли роковую роль в отношении армии к династии"
(Деникин).
"С ужасом я не раз думал, не находится ли императрица в заговоре
с Вильгельмом", - скажет после революции в своем интервью петроградской
газете великий князь Кирилл Владимирович.
Она: "28.09.16. Как я рада: мы будем вместе через пять дней!!! Прямо
не верится. Еда на открытом воздухе очень полезна для Бэби, и я привезу
с собой два походных стула и складной стол для него. Тогда и я смогу сидеть
на воздухе. Мы рассчитываем выехать в воскресенье в 3, чтобы быть в Могилеве
к чаю - в пять в понедельник. Хорошо? После твоей прогулки и я смогу тогда
полежать подольше".
Она: "12.10.16. С тяжелым сердцем покидаю я вновь тебя. О, как я
ненавижу эти прощания... Ты так одинок среди толпы, так мало тепла кругом.
Как бы я хотела, чтоб ты приехал хотя бы только на два дня, чтобы получить
благословение нашего Друга. Это придало бы тебе сил... Я знаю, что ты
храбр, терпелив, но все же ты человек, а Его прикосновение к твоей груди
очень бы утешило твои горести и даровало бы тебе новую мудрость и энергию
свыше. Это не пустые слова, но глубочайшее мое убеждение... Я знаю и верю
в успокоение, которое наш Друг способен дать, а ты утомлен морально и
тебе не удастся скрыть это от старой женушки!"
Она была права. Он очень устал.
"МОЙ БЕДНЫЙ ДРУГ"
Она: "1.11.16. Мой любимый, дорогой... Итак, Ольга выходит замуж
в субботу, где будет венчание?"
Это был еще один скандал в Семействе: после развода с Петей Ольденбургским
порфирородная сестра царя выходила замуж за ротмистра Николая Александровича
Куликовского. Ротмистр служил в кирасирском полку, шефом которого была
вдовствующая императрица. В Киев на свадьбу съезжалась большая Романовская
Семья. В Киеве состоялось "совещание Романовых". Все сошлись
в одном: ситуация катастрофическая! Практически министерство теперь ответственно
перед Аликс и Распутиным. И большая Семья видела один выход: Николай должен
уступить требованиям Думы и даровать ей право назначать министров. Это
освобождало правительство от пагубного влияния Аликс и Распутина, а доброго
Ники - от ответственности в этот критический момент страшных слухов и
поражений... Ну и, конечно, немедленное удаление "Святого черта"!
2 ноября в Ставку приехал великий князь Николай Михайлович. Он был старший
из Михайловичей - друзей детства царя. И на семейном совете в Киеве было
решено отправить его к Ники. "Господин Эгалите" решился на эту
трудную миссию.
Он: "2 ноября... Моя бесценная. Николай Михайлович приехал сюда на
один день, и мы имели с ним вчера вечером длинный разговор, о котором
расскажу тебе в следующем письме, сегодня я очень занят... Храни Господь
тебя, мое любимое солнышко, и детей! Навеки твой, старый Ники".
Он лукавил. Он попросту не знал, как рассказать ей об этом разговоре.
И решился: переслал ей письмо, которое передал ему Николай Михайлович.
Вот отрывки из этого письма:
"Неоднократно ты мне сказывал, что тебе некому верить, что тебя обманывают.
Если это так, то же явление должно повторяться и с твоей супругой, горячо
тебя любящей, но заблуждающейся благодаря злостному сплошному обману окружающих
ее людей. Ты веришь Александре Федоровне, оно и понятно, но что исходит
из ее уст - есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды.
Если ты не властен отстранить от нее это влияние, то по крайней мере огради
себя от постоянных вмешательств и нашептываний через любимую тобой супругу...
Я долго колебался открыть всю истину, но после того как твоя матушка и
твои сестры убедили меня это сделать, я решился. Ты находишься накануне
эры новых волнений - скажу больше, эры покушений. Поверь мне: если я так
напираю на твое собственное освобождение от создавшихся оков... то только
ради надежды и упования спасти тебя, твой престол и нашу дорогую Родину
от самых тяжких и непоправимых последствий".
В заключение Николай Михайлович предлагал ему даровать "желанное
ответственное перед Думой министерство и сделать это без напора извне",
и "не так, как свершился достопамятный акт 17 октября 1905 года".
Так он грозил новой революцией. И напоминал о революции прежней.
Она: "4 ноября... Я прочла письмо Николая и страшно им возмущена.
Почему ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он
еще раз коснется этого предмета или меня, то ты сошлешь его в Сибирь,
так как это уже граничит с государственной изменой. Он всегда ненавидел
меня и дурно отзывался обо мне все эти 22 года. Но во времена войны и
в такой момент прятаться за спиной твоей мамґа и сестер и не выступить
смело на защиту жены своего императора - это мерзость и предательство...
Ты, мой дорогой, слишком добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен
трепетать перед тобой, он и Николаша - величайшие твои враги в семье,
если не считать "черных женщин" и Сергея... Женушка - твоя опора,
она каменной стеной стоит за тобой..."
Приписка: "Я видела во сне, что меня оперировали: отрезали мне руку,
но я не испытывала никакой боли. А после этого получила письмо Николая..."
Теперь она начинает борьбу со всей Романовской Семьей. Она остается, как
всегда, цельной. Она наивна, искренна и нелепа в своей непримиримости.
Он: "Ставка, 5 ноября... Я очень огорчен, что расстроил тебя и рассердил,
переслав тебе письмо Н., но так как я постоянно спешу, я его не прочел,
так как он долго и подробно говорил о том же. Но о тебе он не упоминал
совершенно, останавливаясь только на истории со шпионами и т.д. и общем
внутреннем положении. Скажи он что-нибудь о тебе, неужели ты сомневаешься
в том, что твой муженек не вступился бы за тебя..."
Бедный Ники!
Она: "12.11.16... Я всего лишь женщина, борющаяся за своего повелителя,
за своего ребенка, за этих двух самых дорогих ей существ на земле. И Бог
поможет мне быть твоим ангелом-хранителем. Только не выдергивай тех подпорок,
на которые я нашла возможным опереться (т.е. "Друг" и Протопопов.
- Авт.)... С каким наслаждением завтра я отдохну в твоих объятиях, расцелую
и благословлю тебя. Верная до смерти".
Приписка: "Душка, помни, что дело не в Протопопове... Это вопрос
о монархии и твоем престиже... Не думай, что на этом кончится - они по
одному удалят от тебя всех, кто тебе предан, и затем и нас самих... Вспомни,
как в прошлом году ты уезжал в армию - ты тоже тогда был один с нами двумя
против всех, которые предсказывали революцию, если ты поедешь. Ты пошел
против всех, и Бог благословил твое решение".
"4.12.16... Покажи им, что ты властелин. Миновало время снисходительности
и мягкости. Теперь наступает царство воли и мощи! Их следует научить повиновению.
Почему они меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная
воля и что когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил
Друг), то я не меняю мнения. Это невыносимо для них. Вспомни слова месье
Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком: так как ты очень
снисходителен, доверчив, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола,
чтобы люди с дурными намерениями не могли к тебе приблизиться. И я бы
предостерегла тебя...
Если дорогая матушка станет тебе писать, помни, что за ее спиной стоят
Михайловичи, не обращай внимания и не принимай это близко к сердцу. Слава
Богу, ее здесь нет, но "добрые люди" находят способы писать
и пакостить..."
Звенит "колокольчик"! И тогда Семья избирает последнее средство:
к ней приезжает сестра Элла. Она появляется в Царском - и со всей своей
кротостью пытается объяснить Аликс ужас положения: она говорит о Распутине,
но Аликс тотчас замыкается в себе и прекращает разговор.
Потом она провожает сестру на поезд. Они молча прощаются. Больше Элла
не появится в Царском Селе, и более никогда они не увидят друг друга.
Он: "10.11.16. В Румынии дела идут неважно... В Добрудже нашим войскам
пришлось отступить до самого Дуная... Около 15 декабря сосредоточение
наших войск будет... закончено и около Рождества мы начнем наступать...
Как видишь, положение там невеселое".
Какова была степень его участия в войне? Вот два ответа: жалкий, несведущий,
безвольный исполнитель желаний истеричной жены и Распутина - таков ответ,
данный грядущей революцией.
А вот другое мнение.
Уинстон Черчилль, который в 1917 году был английским военным министром,
в своей книге "Мировой кризис" писал: "Ни к одной стране
судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда
гавань была уже на виду... Все жертвы уже были принесены, вся работа была
завершена... Долгие отступления окончились. Снарядный голод побежден.
Вооружение притекало широким потоком. Более сильная, более многочисленная,
лучше снабженная армия сторожила огромный фронт... Алексеев руководил
армией, а Колчак флотом. Кроме того, никаких трудных действий больше не
требовалось: только оставаться на посту, тяжелым грузом давить на широко
растянувшиеся германские линии, удерживать, не проявляя особой активности,
слабеющие силы противника на своем фронте. Иными словами, держаться -
вот и все, что стояло между Россией и общей победой...
Бремя последних решений лежало на нем. На вершине, где события превосходят
разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы приходилось ему.
Стрелкою компаса был он. Воевать или не воевать? Наступать или не наступать?
Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твердо?
Вот поля сражений Николая. Почему не воздать ему за это честь? Несмотря
на ошибки - большие и страшные - тот строй, который в нем воплощался,
которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал жизненную
искру, к этому моменту выиграл войну для России..."
Он: "Мечтаю, чтоб твоя поездка в Новгород прошла благополучно. И
Новгород тебе понравится. Я там был однажды, летом 1904 года, как раз
перед самым рождением Бэби".
Он надеется, что поездка направит неукротимую энергию "колокольчика"
в иное русло... И он передохнет.
В Новгороде она пришла к знаменитой пророчице, Старице Марии Михайловне.
Она жила в Десятинном монастыре, ей было 107 лет. Впоследствии пересказывали
легенду: Мария Михайловна лежала в темноте, когда появилась Аликс. И тогда
Старица вдруг приподнялась на своем ложе, сползла на пол и поклонилась
до земли императрице. И сказала: "А ты, красавица, страдания примешь".
Но к чему легенды - Аликс сама описала встречу:
"Она лежала на кровати в маленькой темной комнатке, и потому мы захватили
с собой свечку, чтобы можно было разглядеть друг друга. Ей 107 лет, она
носит вериги... Обычно она беспрестанно работает, расхаживает, шьет для
каторжан и для солдат, притом без очков - и никогда не умывается. Но,
разумеется, никакого дурного запаха или ощущения нечистоплотности - она
седая, у нее милое тонкое овальное лицо с прелестными молодыми, лучистыми
глазами, улыбка ее чрезвычайно приятна; она благословила и поцеловала
нас... Мне она сказала: "А ты, красавица, тяжелый крест [примешь],
не страшись (она повторила это несколько раз). За то, что ты к нам приехала,
будут в России две церкви строить..." Сказала, чтоб мы не беспокоились
относительно детей, что они выйдут замуж, остального я не расслышала".
А может быть, не поняла бедная Аликс, о каком "венчании" шла
речь... Трудна старинная русская речь для гессенской принцессы. И подруга
Аня тоже предпочла не понять.
О венчании со смертью ее дочерей сказала ей Старица.
Он: "3 декабря 1916 г. Бесконечно благодарю за твое длинное интересное
письмо о твоей поездке в Новгород. Ты видела больше, чем я в 1904 году...
Ну а теперь о Трепове (Александр Федорович Трепов в 1916 году был назначен
премьер-министром, очередным премьером в этой бесконечной министерской
чехарде. - Авт.)... Он был смирен и покорен и не затрагивал имени Протопопова...
Относительно Думы он изложил свой план распустить ее с 17 декабря и созвать
19 января, чтобы показать всей стране, что несмотря на все сказанное в
Думе правительство желает работать вместе с нею... Я нарочно пошел помолиться
перед иконой Божьей Матери до этого разговора, и после него почувствовал
облегчение".
Она: "14 декабря... Я опять почти не спала эту ночь. Благодарю тебя
за милое письмо... Трепов поступил очень неправильно, отсрочив Думу, с
тем чтобы созвать ее в начале января. В результате никто из Думы теперь
не поедет домой, все останутся в Петрограде, все будет бродить и кипеть...
Любимый мой, ведь наш Друг просил тебя закрыть Думу уже 14... Ты видишь,
у них теперь есть время делать гадости... Будь Петром Великим, Иваном
Грозным, императором Павлом, сокруши их всех, не смейся, гадкий, я страстно
желала бы видеть тебя таким по отношению к этим людям... "Не страшись",
- сказала мне старица в Новгороде, и потому я пишу без страха моему малютке..."
От ее постоянного давления он был уже на пределе. Она перегнула палку.
Он: "14.12.16. Ставка... Нежно благодарю тебя за строгий письменный
выговор. Я читал его с улыбкой, потому что ты говоришь со мной как с ребенком..."
Она: "15.12.16... Прости меня за резкие письма - девочка не хочет
обидеть своего ангела и пишет только любя. Просто иной раз она доходит
до отчаяния, зная, как тебя обманывают и подсовывают неправильные решения...
Жаль, что телефон так плох..."
Он: "16.12.16... Нет, я не сержусь за написанное тобой и отлично
понимаю твое желание мне помочь. Но изменить день созыва Думы не могу,
так как он уже назначен в указе... Нежный привет и поцелуи шлет тебе "твой
бедный слабовольный муженек".
Он неумолим на этот раз.
Она: "17.12.16... Опять очень холодно и легкий снежок... Сердце не
особенно хорошо и неважное самочувствие. Видишь ли, состояние моего сердца
сейчас ухудшилось... Последние тяжелые месяцы, конечно, должны были отразиться
- вот старая машина и пришла в негодность...
Вполне ли избавился Бэби от своего глиста? Он после этого начнет, надеюсь,
толстеть и больше не будет таким прозрачным - милый мальчик".
Дальше ее письмо написано карандашом - все дальнейшее она приписала уже
после того, как узнала о событии, о самом страшном для нее событии.
"Мы сидим все вместе - ты можешь себе представить наши чувства, мысли
- наш Друг исчез. Вчера Аня видела Его, и Он сказал ей, что Феликс (князь
Юсупов. - Авт.) просил Его приехать к Нему ночью, что за Ним заедет автомобиль,
чтобы Он мог повидать Ирину.
За Ним заехал автомобиль (военный автомобиль), но с двумя штатскими, и
Он уехал. Сегодня ночью был огромный скандал в Юсуповском доме. Было большое
собрание: Дмитрий (великий князь. - Авт.), Пуришкевич (Владимир Митрофанович
Пуришкевич, член Думы, крайне правый. - Авт.) и т.д. - все пьяные. Полиция
слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, кричал полиции, что наш Друг убит...
Полиция приступила к розыску. И только сейчас следователь вошел в Юсуповский
дом. Он не смел сделать этого раньше, т.к. там находился Дмитрий. Градоначальник
послал за Дмитрием. Феликс намеревался сегодня ночью уехать в Крым, но
я попросила Протопопова его задержать. Наш Друг в эти дни был в очень
хорошем настроении. Но нервен. А также озабочен из-за Ани, так как Батюшин
(военный следователь, который вел дело о немецких шпионах - Мясоедове
и т.д. - Авт.) старается собрать улики против Ани... Феликс утверждает,
будто он не являлся в дом нашего Друга и никогда не звал Его. Это все,
по-видимому, была западня. Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, что
Его только увезли куда-то... Мы, женщины, здесь одни с нашими слабыми
головами... Оставлю ее (Аню) жить здесь, так как они теперь сейчас же
примутся за нее. Я не могу и не хочу верить, что Его убили! Да смилуется
над нами Бог.
Такая отчаянная тревога... Приезжай немедленно, никто не посмеет ее тронуть
или что-нибудь ей сделать, когда ты будешь здесь".
Уже давно затевалось убийство Распутина. Большая Романовская Семья видела
в этом единственный способ спасти династию. И "Святой черт"
об этом знал.
Когда тучи совершенно сгустились, он сделал, как всегда, блестящий ход.
Он составил завещание-предсказание, которое показал царице.
"Дух Григория Распутина-Новых" обещал:
"Русский царь!
Знай, если убийство совершат твои родственники, то ни один из твоей семьи,
родных и детей, не проживет дольше двух лет... Их убьет русский народ...
Меня убьют. Я уже не в живых. Молись. Молись. Будь сильным. Заботься о
своем избранном роде".
Через своего секретаря Распутин передал завещание императрице. Легко понять,
что испытала несчастная Аликс. Она не показала его Николаю. Но охрана
"Святого черта" была усилена. Сама царица с дочерьми просила
Распутина без ее ведома не принимать никаких приглашений. Они даже запирали
его одежду.
Но хитро-простодушного "Старца" перехитрили "проклятые
аристократы".
Вера Леонидовна:
"Это была головоломная интрига в духе моей любимой пьесы "Маскарад".
Ее придумали Дмитрий с Феликсом... Феликс... он был давний враг "Старца"...
и был коварен. Через Маню Головину Феликс Юсупов начал как бы искать примирения
со "Старцем"... Все делалось очень правдоподобно... "Старец"
знал: Феликс хотел поступить в гвардию, а царь, не любивший гомосеков,
противился. И вот через ничего не подозревающую бедную Маню, которая была
уверена, что мирит "Старца" со своим другом Феликсом, Юсупов
просит "Старца" замолвить за него слово... И Распутин соглашается...
В тот роковой вечер Григорий отправлялся во дворец к Феликсу на полное
примирение. Ему были обещаны вино и пляски, до которых он был страстный
охотник. Я как-нибудь расскажу вам, как он удивительно танцевал... Он,
бесспорно, был хлыст... В тот вечер он обещал лечить княгиню Ирину...
Легенда о вожделении "Старца" к Ирине была создана позже самими
убийцами. "Грязные поползновения Григория к дочери самого Сандро,
друга юности Николая"... все это должно было вызвать отвращение к
"Старцу" и оправдать убийц...
Впоследствии была легенда о том, что Распутина травили цианистым калием,
но яд его не взял... На самом деле потом оказалось: человек, который передал
им яд, не захотел взять греха на душу. Он вместо яда дал безвредный порошок...
Поняв, что "яд" не действует, Феликс выстрелил, Распутин упал.
И возникнет вторая легенда, что Феликс его убил, а он воскрес... На самом
деле Феликс лишь ранил его... Феликс не был убийцей и нервничал... Распутин
лежал недвижно на шкуре белого медведя... Феликс был наедине с ним в комнате.
И тут Распутин очнулся и бросился его душить... Он кричал яростно, как
раненое животное: "Феликс, Феликс!.." Что чувствовал Феликс,
когда на него ринулся "труп"! От ужаса он стал невменяем, и
Распутин сумел выбежать из подвала во двор. Его убили у самых ворот из
револьвера, и, видимо, тоже не до конца. Когда его заворачивали в портьеру,
чтобы погрузить в автомобиль, он приоткрыл глаз... И все они потом не
могли забыть этот невыразимый взгляд погибающего животного".
Распутина убили в полуподвале, будто предрекавшем екатеринбургский полуподвал.
Она: Телеграмма. "18.12.16. Приказала твоим именем запретить Дмитрию
выезжать из дома до твоего возвращения. Дмитрий хотел видеть меня сегодня,
я отказала. Замешан главным образом он, тело еще не найдено. Когда ты
будешь здесь?"
Я листаю дневники великих княжен.
Дневник Ольги: "17 декабря. Отец Григорий с ночи пропал. Ищут везде.
Ужасно тяжело. Спали мы четверо вместе. Боже, помоги!
18 декабря. Аня живет у нас в доме, так как мамґа за нее боится... Окончательно
узнали, что отец Григорий был убит, должно быть Дмитрием, и сброшен с
моста у Крестовского. Его нашли в воде. Как тяжело, и писать не стоит.
Сидели и пили чай и все время чувствовали - отец Григорий с нами..."
Итак, убил Дмитрий?! Теперь конец уже всем ее надеждам. Вот почему: "Как
тяжело, и писать не стоит".
Он: Телеграмма. "18.12.16... Только сейчас прочел твое письмо. Возмущен
и потрясен. В молитвах и мыслях вместе с вами. Приеду завтра в 6 часов".
Было ли предсказание Распутина только ловкой мужицкой хитростью? Или
продиктовано темной силой "Святого черта"? Или и тем и другим?..
Ибо этот хмельной, безумный в распутстве мужик действительно был предтечей.
Тех сотен тысяч страшных мужиков, которые затопчут их дворцы, убьют их
самих и бросят их трупы, как падаль, без погребения...
"СЕГОДНЯ УТРОМ... ПОЧУВСТВОВАЛ МУЧИТЕЛЬНУЮ БОЛЬ"
(ДНЕВНИК ГИБЕЛИ ИМПЕРИИ)
Сначала труп Распутина был помещен в склепе Феодоровского собора. Потом
его тайно похоронили - недалеко от дворца под строящейся часовней. Под
самым алтарем лег в землю ужасный "Старец"... По-прежнему он
был рядом с ними.
Из дневника Николая:
"21 декабря. Среда... В 9 часов поехали всей семьей мимо здания фотографии
и направо, к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом
незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Ф.Юсупова,
стоял уже опущенный в могилу. Отец Александр Васильев отслужил литию,
после чего мы вернулись домой. Погода была серая при 12 градусах мороза.
Погулял до докладов... Днем сделал прогулку с детьми..."
Николай был непреклонен: "извергов" - Дмитрия и Феликса - решено
было выслать из Петрограда. Не только страдания жены заставили царя быть
твердым. Богопротивно убийство для христианина... да еще какое: царские
родственники мужика убили!.. "Извергов" чествовала остальная
Романовская Семья. На вокзале Феликса провожал тесть, великий князь Александр
Михайлович.
Как завидовал бедный Дмитрий всем оставшимся в любимом Петрограде...
Скольких его родственников - из тех, кто остался "в любимом Петрограде",
- вскоре убьют! Но уцелеют Феликс и Дмитрий - "изверги", высланные
из столицы.
В первые дни Аликс будто окаменела. Сначала она буйствовала, выкрикивала:
"Повесить!", потом стала угрожающе спокойна, почти безразлична.
Она поняла - конец! Конец, который предсказал "Старец".
И Аликс показывает Ники ужасное завещание "Старца"... Он пытается
ее успокоить: все заветы Григория теперь выполняются... Изгоняется не
любимый императрицей (и, следовательно, Григорием) Трепов и назначается
в премьеры дряхлый Голицын - а это значит, фактическим главой правительства
становится любимый "Другом" Протопопов. Все это вызывает бунт
в обществе: идут бесконечные съезды - городской, земский, дворянский -
и все против нового правительства. Пока все ждут революцию, она уже началась.
"Святой черт" оказался прав - сразу после его смерти - началось!
Но постепенно Аликс воскресает для борьбы...
Именно в это время все чаще она вспоминает: Распутин был против этой несчастной
кровавой войны. И после смерти Распутин продолжает исполнять ту же роль
- предлагать то, о чем в тайниках души мечтает сама Аликс!
И Аня тотчас умело поддержала игру. Она вдруг вспоминает о телеграмме,
полученной когда-то от "нашего Друга". Она помнит даже текст:
"Не затевать войну - будет конец России и вам самим. Все положите
до последнего человека..."
© Copyright Эдвард Радзинский
© Copyright Издательство "Вагриус" |